История философии

Мир Платона. Первая политическая утопия.

ПЛАТОН, «ГОСУДАРСТВО» (фрагменты)

[Сократ выяснял, что такое справедливость,
а его собеседник Фрасимах вдруг переходит в наступление:]

— Скажи-ка мне, Сократ, у тебя есть нянька?
— Что такое? - сказал я.— Ты бы лучше отвечал, чем задавать такие вопросы.
— Да пусть твоя нянька не забывает утирать тебе нос, ты ведь у неё не отличаешь овец от пастуха.
— С чего ты это взял? — сказал я.
— Потому что ты думаешь, будто пастухи заботятся о благе овец или волов, когда откармливают их и холят, и что делают они это не ради блага владельцев и своего собственного. Ты полагаешь, будто и в государствах правители относятся к своим подданным как-то иначе, чем пастухи к овцам, и днём и ночью они будто бы только и думают о чём-то ином, а не о том, откуда бы извлечь для себя пользу. Справедливость и справедливое — в сущности это нечто, устраивающее сильнейшего, правителя, а для подневольного исполнителя это чистый вред, тогда как несправедливость - наоборот: она правит простоватыми, а потому и справедливыми людьми. Подданные осуществляют то, что пригодно правителю, т.к. в его руках сила. Вследствие их исполнительности он благоденствует, а сами они — ничуть.
Надо обратить внимание, Сократ, величайший ты простак, на то, что справедливый человек везде проигрывает сравнительно с несправедливым.
… Всего проще тебе будет это понять, если ты возьмёшь несправедливость в её наиболее завершённом виде. Такова тирания: она то исподтишка, то насильственно захватывает то, что ей не принадлежит,— храмовое и государственное имущество, личное и общественное,— и не постепенно, а единым махом. Частичное нарушение справедливости, когда его обнаружат, наказывается и покрывается величайшим позором. Такие нарушители называются святотатцами, похитителями рабов, взломщиками, грабителями, ворами. Если же кто, мало того что лишит граждан имущества, ещё и самих их поработит, обратив в невольников, его вместо этих позорных наименований называют преуспевающим и благоденствующим, именно потому, что знают: такой человек сполна осуществил несправедливость. Ведь те, кто порицает несправедливость, просто боятся за себя, как бы им самим не пострадать. Так-то вот, Сократ: полная несправедливость сильнее справедливости, в ней больше силы, свободы и властности, а справедливость — это то, что пригодно сильнейшему.
Сказав это, Фрасимах намеревался было уйти — потоком своего многословия он, словно банщик, окатил нас и залил нам уши, однако присутствующие не пустили его и заставили остаться, чтобы он привёл доводы в подтверждение своих слов….
- Итак, было сказано, что несправедливость и могущественнее, и сильнее справедливости. Но я не хочу, Фрасимах, рассматривать это так плоско, а скорее вот в каком роде: признаёшь ли ты, что государство может быть несправедливым и несправедливым образом поработить другие государства и держать их в порабощении?
— А почему бы нет? Это в особенности может быть осуществлено самым превосходным из государств, наиболее совершенным в своей несправедливости.
—Скажи, как, по-твоему, государство, или войско, или разбойники, или воры, или ещё какой-либо народ, несправедливо приступающий сообща к какому-нибудь делу, может ли что-нибудь сделать, если эти люди будут несправедливо относиться друг к другу?
— Конечно, нет.
— Ведь несправедливость, Фрасимах, вызывает раздоры, ненависть, междоусобицы, а справедливость — единодушие и дружбу. Не так ли?
— Пусть будет так, чтобы не спорить с тобой.
— Это хорошо с твоей стороны, почтеннейший. Скажи-ка мне вот что: если несправедливости, где бы она ни была, свойственно внедрять ненависть повсюду, то, возникши в людях, разве она не заставит их возненавидеть друг друга, не приведет к распрям, так что им станет невозможно действовать сообща?
— Конечно.
— Даже возникая в одном человеке, несправедливость производит всё то, что ей свойственно совершать. Прежде всего она делает его бездейственным, так как он в раздоре и разладе с самим собой, он враг и самому себе, и людям справедливым. Не так ли?
- Угощайся этим рассуждением сам, да смелее.
— Ну так дополни это мое угощение еще и остальными ответами. Обнаружилось, что справедливые люди мудрее, лучше и способнее к действию, несправедливые же не способны действовать вместе. Хотя мы и говорим, что когда-то кое-что было совершено благодаря энергичным совместным действиям тех, кто несправедлив, однако в этом случае мы выражаемся не совсем верно. Ведь они не пощадили бы друг друга, будь они вполне несправедливы, стало быть, ясно, что было в них что-то и справедливое, мешавшее им обижать друг друга так, как тех, против кого они шли. Благодаря этому они и совершили то, что совершили. И были они лишь наполовину порочными, потому что люди совсем плохие и совершенно несправедливые совершенно не способны и действовать.

[Сократ предлагает рассмотреть, что такое справедливость на примере целого государства]

— Государство,— сказал я,— возникает, как я полагаю, когда каждый из нас не может удовлетворить сам себя, но во многом ещё нуждается. Или ты приписываешь начало общества чему-либо иному?
— Нет, ничему иному.
— Таким образом, каждый человек привлекает то одного, то другого для удовлетворения той или иной потребности. Испытывая нужду во многом, люди собираются воедино, чтобы обитать сообща и оказывать друг другу помощь: такое совместное поселение и получает у нас название государства, не правда ли?
— Конечно.
— Так давай же, — сказал я, — займемся мысленно построением государства с самого начала. Как видно, его создают наши потребности.
— Несомненно.
— А первая и самая большая потребность — это добыча пищи для существования и жизни.
— Безусловно.
— Вторая потребность — жилье, третья — одежда, и так далее.
— Это верно.
— Смотри же,— сказал я,— каким образом государство может обеспечить себя всем этим: не так ли, что кто-нибудь будет земледельцем, другой — строителем, третий — ткачом? И не добавить ли нам к этому сапожника и ещё кого-нибудь из тех, кто обслуживает телесные наши нужды?
— Конечно.
— Так что же? Должен ли каждый из них выполнять свою работу с расчётом на всех? Например, земледелец, хотя он один, должен ли выращивать хлеб на четверых, тратить вчетверо больше времени и трудов и уделять другим от того, что он произвёл, или же не хлопотать о других, а производить всё своими силами и лишь для себя?
— Пожалуй, Сократ,— сказал Адимант,— первое будет легче, чем это.
— Здесь нет ничего странного, клянусь Зевсом. Я ещё раньше обратил внимание на твои слова, что люди рождаются не слишком похожими друг на друга, их природа бывает различна, так что они имеют различные способности к тому или иному делу. Разве не таково твое мнение?
— Да, таково.
— Поэтому можно сделать всё в большем количестве, лучше и легче, если выполнять одну какую-нибудь работу соответственно своим природным задаткам, и притом вовремя, не отвлекаясь на другие работы.
— Несомненно.

[Затем признаётся необходимость существования кузнецов – для создатния орудий труда, волопасов – для поставки тягловой силы, купцов и мелких торговцев – для организации обмена.]

— Так разве не разрослось у нас государство уже настолько, что можно его считать совершенным?
— Пожалуй.
— Где же в нем место справедливости и несправедливости? В чём они проявляются?
— Я лично этого не вижу, Сократ. Разве что в какой-то взаимной связи этих самых занятий.
— Возможно, ты прав. Надо тщательно исследовать и не отступаться. Прежде всего рассмотрим образ жизни этих людей. Они будут производить хлеб, вино, одежду, обувь, будут строить дома, летом большей частью работать обнаженными и без обуви, а зимой достаточно одетыми и обутыми. Питаться они будут, изготовляя себе крупу из ячменя и пшеничную муку; крупу будут варить, тесто месить и выпекать из него великолепные булки и хлеб, раскладывая их в ряд на тростнике или на чистых листьях. Возлежа на подстилках, усеянных листьями тиса и мирта, они будут пировать, и сами, и их дети, попивая вино, будут украшать себя венками и воспевать богов, радостно общаясь друг с другом; при этом, остерегаясь бедности и войны, они будут иметь детей не свыше того, чем позволяет им их состояние.
Тут Главкон прервал меня:
— Похоже, ты заставляешь этих людей угощаться без всяких приправ!
— Твоя правда,— сказал я,— совсем забыл, что у них будут и приправы. Ясно, что у них будет и соль, и маслины, и сыр, и лук-порей, и овощи, и они будут варить какую-нибудь деревенскую похлебку. Мы добавим им и лакомства: смокву, горошек, бобы; плоды мирта и буковые орехи они будут жарить на огне и в меру запивать вином. Так проведут они жизнь в мире и здоровье и, достигнув, по всей вероятности, глубокой старости, скончаются, завещав своим потомкам такой же образ жизни.
Однако Главкону этого кажется недостаточным, он требует жизни более изысканной…
— Хорошо,— сказал я,— понимаю. Мы, вероятно, рассмотрим не только возникающее государство, но и государство богатое. Может быть, это и неплохо. Рассматривая такое государство, мы, возможно, заметим, каким образом в государствах возникает справедливость и несправедливость. То государство, которое мы разобрали, представляется мне подлинным, здоровым. Если вы хотите, ничто не мешает нам присмотреться и к государству, которое лихорадит. В самом деле, иных, по-видимому, не удовлетворит такой простой образ жизни — им подавай и ложа, и столы, и разную утварь, и кушанья, мази и благовония, а также гетер, вкусные пироги, да чтобы всего этого было побольше. Выходит, что необходимым надо считать уже не то, о чем мы говорили вначале,— дома, обувь, одежду, нет, подавай нам картины и украшения, золото и слоновую кость — всё это нам нужно, не правда ли?
— Да.
— Так не придётся ли увеличить это государство? То, здоровое, государство уже недостаточно, его надо заполнить кучей такого народа, присутствие которого в государстве не вызвано никакой необходимостью.
Сократ имеет в виду сферу обслуживания, производство предметов роскоши и моды, служителей Муз и педагогов.
— И страна, ранее достаточная, чтобы прокормить население, теперь станет мала. Или как мы скажем?
— Именно так.
— Значит, нам придется отрезать часть от соседней страны, если мы намерены иметь достаточно пастбищ и пашен, а нашим соседям в свою очередь захочется отхватить часть от нашей страны, если они тоже пустятся в бесконечное стяжательство.
— Это совершенно неизбежно, Сократ,
— В результате мы будем воевать, Главкон, или как с этим будет?
— Да, придется воевать.
— Значит, мы открыли причину войны — главного источника частных и общественных бед, когда она ведётся.
— Конечно.
— И вдобавок придётся увеличить наше государство не на какой-то пустяк, а на целое войско: оно выступит на защиту всего достояния, на защиту того, о чём мы теперь говорили…

[Затем Сократ доказывает, что воины – стражи - должны быть такими же профессионалами, как и ремесленники]

— Для этого занятия требуется иметь соответствующие природные задатки.
— Конечно.
— Как, по-твоему, в деле охраны есть ли разница между природными свойствами породистого щенка и юноши хорошего происхождения? Ведь и тот, и другой должны остро воспринимать, проворно преследовать то, что заметят, и, если настигнут, упорно сражаться.
— Всё это действительно нужно.
— И чтобы хорошо сражаться, надо быть мужественным.
— Как же иначе?
— А захочет ли быть мужественным тот, в ком нет яростного духа? Разве ты не заметил, как неодолим и непобедим яростный дух: когда он есть, любая душа ничего не страшится и ни перед чем не отступает?
— Заметил.
— Однако, Главкон, если стражи таковы по своей природе, не будут ли они свирепыми и друг с другом, и с остальными согражданами?
— Клянусь Зевсом, на это нелегко ответить.
— А между тем они должны быть кроткими к своим людям и грозными для неприятеля. В противном случае им не придётся ждать, чтобы их истребил кто-нибудь другой: они сами это сделают и погубят себя.
— Правда.
— Но вспомним про породистых собак: их свойство — быть как нельзя более кроткими с теми, к кому они привыкли и кого знают, но с незнакомыми — как раз наоборот. Стало быть, это возможно, и стражи с такими свойствами не противоречат природе.
— По-видимому, нет.
— Не кажется ли тебе, что будущий страж нуждается еще вот в чем: мало того, что он яростен, он должен по своей природе еще и стремиться к мудрости.
— Как это? Мне непонятно,
— И эту черту ты тоже заметишь в собаках, что очень удивительно в животном. Увидав незнакомого, собака злится, хотя он её ничем ещё не обидел, а увидав знакомого, ласкается, хотя он никогда не сделал ей ничего хорошего. Тебя это не поражало?
— Я до сих пор не слишком обращал на это внимание, но ясно, что собака ведет себя именно так.
— Но это свойство её природы представляется замечательным и даже подлинно философским. Ведь о дружественности или враждебности человека собака заключает по тому, знает ли она его или нет… А стремление познавать и стремление к мудрости — это одно и то же.
— Да, одно и то же.
—- Значит, мы смело можем допустить то же самое и у человека: если он будет кротким со своими близкими и знакомыми, значит, он по своей природе должен иметь стремление к мудрости и познанию.
— Допустим это.
— Итак, безупречный страж государства будет у нас по своей природе обладать и стремлением к мудрости, и стремлением познавать, а также будет проворным и сильным…

[Начинается рассуждение о правильном воспитании стражей]

— Каким же будет его воспитание? Впрочем, трудно найти лучше того, которое найдено с самых давних времён. Для тела - это гимнастическое воспитание, а для души — мусическое. И воспитание мусическое будет у нас предшествовать гимнастическому.

[Из курса словесности надо исключить мифы неблагочестивые, в которых боги или герои не идеальны, а также сетования на жалкую посмертную участь - ведь стражи не должны бояться смерти, и вообще всяческие причитания людей достойных или даже богов – как дурной пример. Так же - оскорбительные речи в адрес правителей! Причём исключить подобные стихи надо несмотря на их поэтическую силу и именно вследствие неё. Из различных видов поэтического искусства предпочтительнее повествовательные. Трагедия и комедия – как жанры подражательные – должны быть изгнаны, потому что изображают и хорошее, и плохое, и приучают к подражанию и тому, и другому, а люди идеального государства должны следовать только хорошему. Платон отвергает некие музыкальные инструменты и новшества, требует установить образцовые сочинения.]
Уродство, неритмичность, дисгармония – близкие родственники злоречия и злонравия.
[Красота и благообразие должны торжествовать во всех видах искусств.]

- Так вот, Главкон, в этом главнейшее воспитательное значение мусического искусства: оно всего более проникает в глубь души и всего сильнее её затрагивает; ритм и гармония несут с собой благообразие, а оно делает благообразным и человека.
[ О сочетании мусического и гимнастического воспитания:]

— Страж будет заниматься гимнастическими упражнениями и преодолевать трудности во имя природной отваги и пылкости духа, ради их пробуждения, а не ради приобретения силы — не то, что другие атлеты, которые и питаются, и переносят тяготы только для того, чтобы стать покрепче.
— Ты совершенно прав.
— Те, кто установил, что воспитывать надо с помощью мусического и гимнастического искусства, для того ли сделали это, Главкон, чтобы посредством одного развивать тело, а посредством другого — душу?
— А как же иначе?
— Пожалуй, и то и другое установлено главным образом для души.
— Как так?
— Разве ты не замечал, каким бывает духовный склад у тех, кто всю жизнь посвятил гимнастике и вовсе не касался мусического искусства? И каков он у людей, им противоположных? Грубость и жестокость, с одной стороны, мягкость и изнеженность — с другой.
— Да, я замечал, что занимающиеся только гимнастикой становятся грубее, чем следует, а занимающиеся одним только мусическим искусством — настолько мягкими, что это их не украшает.
— А между тем грубость могла бы способствовать природной ярости духа и при правильном воспитании обратилась бы в мужество. А кротость, свойство характеров, склонных к философии, ведет к чрезмерной мягкости, но при хорошем воспитании она остаётся только кротостью и скромностью.
— Это так.
Очевидно, именно ради этих двух сторон человеческой природы какой-то бог даровал людям два искусства: мусическое искусство и гимнастику, но не ради души и тела (это разве что между прочим), а ради яростного и философского начал в человеке, чтобы оба они согласовывались друг с другом, пока не будет достигнуто надлежащее их состояние.
Будущих стражей надо тщательно отбирать в юном возрасте для последующего воспитания, наблюдая за их способностями и подвергая испытаниям. Точно так же в зрелом возрасте из числа стражей надо отбирать правителей, которые явятся такими же стражами государства от внутренних болезней и внешних опасностей.
— В дополнение к воспитанию стражей, надо устроить их жилища и имущество так, чтобы это не мешало им быть наилучшими стражами и не заставляло бы их причинять зло остальным гражданам.
— Да, здравомыслящий человек скажет именно так.
— Смотри же, не следует ли устроить их жизнь и жилища вот каким образом: прежде всего никто не должен обладать никакой частной собственностью. Затем, ни у кого не должно быть такого жилища или кладовой, куда не имел бы доступа всякий желающий. Припасы, необходимые для рассудительных и мужественных знатоков военного дела, они должны получать от остальных граждан в уплату за то, что их охраняют. Количества припасов должно хватать без излишка. Столуясь все вместе, как во время военных походов, они и жить будут сообща. А насчёт золота и серебра надо сказать им, что божественное золото они всегда имеют в своей душе, так что ничуть не нуждаются в золоте человеческом. Им одним не дозволено в нашем государстве пользоваться золотом и серебром, даже прикасаться к ним. А чуть только заведется у них собственная земля, дома, деньги, как сейчас же из стражей станут они хозяевами и земледельцами; из союзников остальных граждан сделаются враждебными им владыками; ненавидя сами и вызывая к себе ненависть, питая злые умыслы и их опасаясь, будут они всё время жить в большем страхе перед внутренними врагами, чем перед внешними, а в таком случае и сами они, и всё государство устремится к своей скорейшей гибели.
Тут вмешался Адимант:
— Как же тебе защититься, Сократ,— сказал он,— если станут утверждать, что не слишком-то счастливыми делаешь ты этих людей. Ведь, говоря по правде, государство в их руках, но они не воспользуются ничем из предоставляемых государством благ, между тем как другие приобретут себе пахотные поля, выстроят большие, прекрасные дома, обставят их подобающим образом, будут владеть золотом и серебром и вообще всем, что считается нужным для счастливой жизни. Видимо, твои стражи обосновались в государстве попросту как наёмные вспомогательные отряды.
— Нет ничего удивительного, если наши стражи именно таким образом будут наиболее счастливы; а впрочем, мы основываем это государство, вовсе не имея в виду сделать особенно счастливым один из слоёв его населения. Сейчас мы лепим в нашем воображении государство, как мы полагаем, счастливое, но не в отдельно взятой его части, не так, чтобы лишь кое-кто в нём был счастлив, но так, чтобы оно было счастливо всё в целом. Это вроде того, как если бы мы писали картину, а кто-нибудь подошёл и стал порицать нас за то, что для передачи самых красивых частей живого существа мы не пользуемся самыми красивыми красками, например если глаза, хотя это самое красивое, были бы нарисованы не пурпуром, а чёрным цветом. Пожалуй, было бы уместно, защищаясь от таких упреков, сказать: «Чудак, не думай, будто мы должны рисовать глаза до того красивыми, что они и на глаза-то вовсе не будут похожи; то же самое относится и к другим частям тела,— ты смотри, выходит ли у нас красивым всё в целом, когда мы каждую часть передаем подобающим образом»

[В ЭТОМ ПЛАТОН И ВИДИТ СПРАВЕДЛИВОСТЬ - в гармонии частей и целого, в том, чтобы каждый занимал своё место и выполнял свои задачи]

[Сократ не желает подробно регламентировать жизнь своего государства: гораздо важнее внешних предписаний достойным образом воспитать его стражей и правителей, и они сами найдут решения текущих проблем.
Собеседники перебивают его рассуждения вопросом о жёнах и детях.]

- Пожалуй, после того, как мы определили роль мужчин, надо определить и роль женщин… В качестве стражей, охраняющих стада, мы в нашей беседе решили поставить мужчин.
- Да.
- А считаем ли мы, что сторожевые собаки-самки должны охранять то же самое, что охраняют самцы, одинаково с ними охотиться и сообща выполнять всё остальное, или же они не способны на это, так как рожают и кормят щенят и, значит, должны неотлучно стеречь дом, тогда как на долю самцов приходятся все тяготы и попечение о стадах?
- Всё это они должны делать сообща, разве что мы обычно учитываем меньшую силу самок в сравнении с самцами.
- Значит, если обнаружится разница между мужским и женским полом в отношении к какому-либо искусству или занятию, мы скажем, что в таком случае и надо поручать это дело соответственно тому или иному полу. Если же они отличаются только тем, что самка рожает, а самец оплодотворяет, то мы скажем, что это вовсе не доказывает отличия женщины от мужчины в отношении к тому, о чём мы говорим. Напротив, мы будем продолжать думать, что у нас и стражи, и их жёны должны заниматься одним и тем же делом.
- И правильно будем думать.
- Мы видим, что для охраны государства и у мужчин, и у женщин одинаковые природные задатки, только у женщин они слабее, а у мужчин сильнее.
- Выходит так.
- Значит, мы признаём, что предоставление женщинам возможности заниматься и мусическим искусством, и гимнастикой не противоречит природе. И мы установили закон сообразно природе, а скорее противоречит ей то, что вопреки этому наблюдается в наше время.
- Похоже, что так.
- Пусть же жёны стражей принимают участие в войне и прочей защите государства, не отвлекаясь ничем иным. Но поручения им надо давать, из-за слабости их пола, более лёгкие, чем мужчинам.
- Безусловно.
- За этим законом следует, я думаю, вот какой: все жёны этих стражей должны быть общими, а отдельно пусть ни одна ни с кем не сожительствует. И дети тоже должны быть общими, и пусть родители не знают своих детей, а дети – родителей.
- Этот закон вызовет гораздо больше недоверия.
—Раз у них и жилища, и трапезы будут общими, раз они всегда будут общаться, встречаясь в гимнасиях и вообще одинаково воспитываясь, у них по необходимости возникнет стремление соединяться друг с другом. Но в государстве, где люди процветают, было бы нечестиво допустить беспорядочное совокупление или какие-нибудь подобные дела.
- Да, это совершилось бы вопреки справедливости.
- Ясно, что в дальнейшем мы учредим браки, по мере наших сил, священные. А священными были бы браки наиболее полезные: лучшие мужчины должны соединяться с лучшими женщинами, и их потомство следует воспитывать, а потомство худших – нет, раз наше стадо, подобно породистым животным, должно быть самым отборным.
- Совершенно верно.
- Надо будет установить законом какие-то празднества, на которых мы будем сводить вместе невест и женихов, а определить количество браков мы предоставим правителям, чтобы по возможности сохранять постоянное число мужчин и государство наше не увеличивалось и не уменьшалось.
- Это правильно.
- Юношей, отличившихся на войне или как-то иначе, надо удостаивать почестей и наград и предоставлять им больше широкую возможность сходиться с женщинами, чтобы под благовидным предлогом ими было зачато как можно больше младенцев. А жеребьёвку при заключении браков надо подстроить как-нибудь так, чтобы человек из числа негодных оказывался исключённым, но винил бы во всём судьбу, а не правителей.
- Да, это сделать необходимо.
- Всё рождающееся потомство сразу же поступает в распоряжение особо для этого поставленных должностных лиц, всё равно мужчин или женщин, ведь занятие должностей одинаково и для женщин, и для мужчин.
Далее о хороших младенцах позаботятся кормилицы и няньки. Брачный возраст для женщин - 20- 40 лет, мужчин – 30-55, затем они могут сходиться свободно, прочие несанкционированные связи осуждаются. Поскольку дети не будут знать своих родителей и наоборот, все ровесники будут считать себя братьями и сёстрами, старшее поколение будет относиться к младшим как к родным детям, а те к старикам – как к своим родителям.
— Значит, оказалось, что причиной величайшего блага для нашего государства служит общность детей и жён у его защитников.
— Безусловно.
— Ведь то, о чём мы сейчас говорим, сделает из них подлинных стражей и поможет тому, чтобы они не разнесли государство в клочья, что обычно бывает, когда люди считают своим не одно и то же, но каждый — другое: один тащит в свой дом всё, что только может приобрести, не считаясь с остальными, а другой делает то же, но тащит уже в свой дом; жена и дети у каждого свои, а раз так, это вызывает и свои, особые для каждого радости или печали. Напротив, при едином у всех взгляде насчет того, что считать своим, все они ставят перед собой одну и ту же цель и, насколько это возможно, испытывают одинаковые состояния, радостные или печальные.
— Несомненно.
— Так что же? Тяжбы и взаимные обвинения разве не исчезнут у них, попросту говоря, потому, что у них не будет никакой собственности, кроме своего тела? Все остальное у них общее. Поэтому они не будут склонны к распрям, которые так часто возникают у людей из-за имущества или по поводу детей и родственников.
— Этого у них совсем не будет. И граждане такого государства в высшей степени доблестно сражались бы с неприятелем, потому что никогда не оставляли бы своих в беде, зная, что они приходятся друг другу братьями, отцами, сыновьями. А если и женщины будут участвовать в походах – в том же самом строю или идя позади, чтобы наводить страх на врагов или в случае нужды оказывать помощь, - я уверен, что благодаря этому всему наши сограждане будут непобедимы. Но каким образом можно осуществить это государственное устройство?
- Пока в государствах не будут царствовать философы либо так называемые нынешние цари и владыки не станут благородно и основательно философствовать и это не сольётся воедино – государственная власть и философия, и пока не будут в обязательном порядке отстранены те люди – а их много, - которые ныне стремятся порознь либо к власти, либо к философии, до тех пор, дорогой Главкон, государствам не избавиться от зол, да и не станет возможным для рода человеческого и не увидит солнечного света то государственное устройство, которое мы только что описали словесно.

Тут вступил в разговор Адимант:
- Тебе могли бы возразить, однако, Сократ, что стоило бы взглянуть, как с этим обстоит на деле. Ведь кто устремился к философии и потратил на неё много времени, те большей частью становятся очень странными, чтобы не сказать совсем негодными, и даже лучшие из них под влиянием этого занятия, которое ты так расхваливаешь, всё же делаются бесполезными для государства.
— По моему мнению, они говорят сущую правду.
— Тогда как же это согласуется с тем, что государствам до тех пор не избавиться от бед, пока не будут в них править философы, которых мы только что признали никчемными?
— Твой вопрос требует ответа с помощью уподобления. Представь себе такого человека, оказавшегося владельцем одного или нескольких кораблей. Кормчий и ростом, и силой превосходит на корабле всех, но он глуховат, а также близорук и мало смыслит в мореходстве, а среди моряков идет распря из-за управления кораблем: каждый считает, что именно он должен править, хотя никогда не учился этому искусству. Вдобавок они заявляют, что учиться этому нечего, и готовы разорвать на части того, кто скажет, что надо. Они осаждают судовладельца просьбами и всячески добиваются, чтобы он передал им кормило. Иные его совсем не слушают, кое-кто — отчасти, и тогда те начинают убивать этих и бросать их за борт. Одолев благородного судовладельца с помощью мандрагоры, вина или какого-либо иного средства, они захватывают власть на корабле, начинают распоряжаться всем, что на нём есть, бражничают, пируют и, разумеется, направляют ход корабля именно так, как естественно для подобных людей. Вдобавок они восхваляют и называют знающим моряком, кормчим, сведущим в кораблевождении, того, кто способен захватить власть силой или же уговорив судовладельца, а кто не таков, того они бранят, считая его никчемным. Они понятия не имеют о подлинном кормчем, который должен учитывать времена года, небо, звёзды, — все, что причастно его искусству, если он действительно намерен осуществлять управление кораблём независимо от того, соответствует это чьим-либо желаниям или нет. Они думают, что невозможно приобрести такое умение, опытность и вместе с тем власть кормчего. И не находишь ли ты, что при таком положении дел моряки назовут высокопарным болтуном и никудышным человеком именно того, кто подлинно способен управлять?
- Конечно.
- И тому, кто удивляется, почему философы не пользуются в государстве почётом, мы возразили бы: «Ты верно говоришь, что для большинства бесполезны люди, выдающиеся в философии. Но в бесполезности этой вели винить тех, кто не находит им никакого применения, а не этих выдающихся людей».