История философии

Диоген Лаэрций. О жизни, учениях и речениях великих философов. ДИОГЕН (400-323гг.), киник.

Диоген Синопский, сын менялы Гикесия. Его отец, заведовавший казённым меняльным столом, портил монету и за это подвергся изгнанию. Говорят, что и сам Диоген занимался этим и потом скитался вместе с отцом. И сам Диоген в сочинении «Барс» признает, что он обрезывал монеты. Некоторые рассказывают, что, когда он был назначен заведовать чеканкой, отправившись в Дельфы, спросил у оракула, сделать ли ему то, что ему предлагают. Оракул посоветовал ему: «сделать переоценку ценностей», а он не понял истинного смысла, стал подделывать монету, был уличен и приговорен к изгнанию, или же бежал сам в страхе перед наказанием.
Придя в Афины, он примкнул к Антисфену [ученику Сократа]. Тот, по своему обыкновению никого не принимать прогнал было его, но Диоген упорством добился своего. Однажды, когда тот замахнулся на него палкой, Диоген, подставив голову, сказал: «Бей, но ты не найдешь такой палки чтобы прогнать меня, пока ты что-нибудь не скажешь». С этих пор он стал учеником Антисфена и, будучи изгнанником, повёл самую простую жизнь.
Рассказывают, что Диоген понял, как надо жить в его положении, когда поглядел на пробегавшую мышь, которая не нуждалась в подстилке, не пугалась темноты и не искала никаких мнимых наслаждений. По некоторым сведениям, он первый стал складывать вдвое свой плащ, потому что ему не только приходилось носить его, но и спать на нём; он носил суму, чтобы хранить в ней пищу, и всякое место было ему одинаково подходящим и для еды, и для сна, и для беседы. Диоген устроил себе жилье в глиняной бочке [пифосе] при храме Матери богов [на агоре]. Желая всячески закалить себя, летом он перекатывался на горячий песок, а зимой обнимал статуи, запорошенные снегом.
Ко всем он относился с язвительным презрением. Он говорил, что у Евклида не ученики, а желчевики; что Платон отличается не красноречием, а пусторечием; что состязания на празднике Дионисий – это чудеса для дураков, и что демагоги – это прислужники черни. Ещё он говорил, что когда он видит врачей или философов, то ему кажется, будто человек — самое разумное из живых существ. Но когда он встречает снотолкователей, прорицателей или людей, которые им верят, а также тех, кто чванится славой или богатством, то ему кажется, будто ничего не может быть глупее человека.
Однажды, заметив, что Платон на роскошном пиру ест оливки [пищу бедняков], он спросил: «Как же так, мудрец, ради таких вот пиров ты ездил в Сицилию, а тут не берёшь даже того, что стоит перед тобою?» — «Клянусь богами, Диоген,— ответил тот,— я и в Сицилии всё больше ел оливки и прочую подобную снедь». А Диоген: «Зачем же тебе понадобилось ехать в Сиракузы? Или в Аттике тогда был неурожай на оливки?»
В другой раз он повстречал Платона, когда ел сушеные фиги, и сказал ему: «Прими и ты участие!» Тот взял и съел, а Диоген: «Я сказал: прими участие, но не говорил: поешь» [Издёвка над платоновским «участием» идей в единичных вещах]. Однажды, когда Платон позвал к себе своих друзей, приехавших от Дионисия, Диоген стал топтать его ковер со словами: «Попираю Платонову суетность!» - на что Платон заметил: «Какую же ты обнаруживаешь спесь, Диоген, притворяясь таким смиренным!» Другие передают, будто Диоген сказал: «Попираю Платонову спесь» — а Платон ответил: «Попираешь собственной спесью, Диоген». Именно за это Платон и обозвал его собакой. Диогену случалось просить у него то вина, то сушеных фиг; однажды Платон послал ему целый бочонок, а он на это: «Когда тебя спрашивают, сколько будет два и два, разве ты отвечаешь двадцать? Этак ты и даёшь не то, о чем просят, и отвечаешь не о том, о чём спрашивают». Так он посмеялся над многоречивостью Платона.
Однажды он рассуждал о важных предметах, но никто его не слушал; тогда он принялся верещать по-птичьему; собрались люди, и он пристыдил их за то, что ради пустяков они сбегаются, а ради важных вещей не пошевелятся.
Он говорил, что люди соревнуются, кто кого столкнет пинком в канаву [при борьбе в палестре], но никто не соревнуется в искусстве быть прекрасным и добрым. Он удивлялся, что грамматики изучают бедствия Одиссея и не ведают своих собственных; музыканты ладят струны на лире и не могут сладить с собственным нравом; математики следят за солнцем и луной, а не видят того, что у них под ногами; риторы учат правильно говорить и не учат правильно поступать; наконец, скряги ругают деньги, а сами любят их больше всего. Он осуждал тех, кто восхваляет честных бессребреников, а сам втихомолку завидует богачам. Его сердило, что люди при жертвоприношении молят богов о здоровье, а на пиру после жертвоприношения объедаются во вред здоровью. Он говорил, что, протягивая руку друзьям, не надо сжимать пальцы в кулак.
…Умирая, на вопрос Ксениада, как его похоронить, он сказал: «Лицом вниз». — «Почему?» — просил тот. «Потому что скоро нижнее станет верхним», - ответил Диоген.
Когда кто-то привёл его в роскошное жилище и не позволил плевать, он, откашлявшись, сплюнул в лицо путнику, заявив, что не нашёл места хуже. Однажды он закричал: «Эй, люди!» - но, когда сбежался народ, напустился на него с палкой, приговаривая; «Я звал людей, а не мерзавцев». Говорят, что даже Александр сказал: «Если бы я не был Александром, я хотел бы быть Диогеном».
Тем, кто говорил ему: «Ты стар, отдохни от трудов», он отвечал: «Как, если бы я бежал дальним бегом и уже приближался к цели, разве не следовало бы мне скорее напрячь все силы, вместо того, чтобы уйти отдыхать?»
Когда его позвали на пир, он отказался, заявив, что недавно он пошёл на пир, но не видел за это никакой благодарности. Человеку, спросившему в какое время следует завтракать, он ответил: «Если ты богат, то когда захочешь, если беден, то когда можешь» …На вопрос, какое вино ему вкуснее пить, он ответил: «Чужое».
Когда приезжие хотели посмотреть на Демосфена, он указывал на него средним пальцем со словами: «Вот вам правитель афинского народа».
Он говорил, что берёт пример с учителей пения, которые нарочно поют тоном выше, чтобы ученики поняли, в каком тоне нужно петь им самим. Драгоценные вещи, по его словам, ничего не стоят, и наоборот: например, за статую платят по три тысячи, а замеру ячменя — два медных обола.
Увидев однажды, как мальчик пил воду из горсти, он выбросил из сумы свою чашку промолвив: «Мальчик превзошёл меня простотой жизни». Он выбросил и миску, когда увидел мальчика, который, разбив свою плошку, ел чечевичную похлёбку из куска выеденного хлеба.
Увидев однажды женщину, непристойным образом, распростершуюся перед статуями богов, и желая избавить её от суеверия, он подошел и сказал: «А ты не боишься, женщина, что, быть может, бог находится позади тебя, ибо всё полно его присутствием, и ты ведешь себя непристойно по отношению к нему?»
Говорил он также, что судьбе он противопоставляет мужество, закону - природу, страстям - разум. Когда он грелся на солнце в Крании, Александр, остановившись над ним, сказал: «Проси у меня, чего хочешь»; Диоген отвечал: «Не заслоняй мне солнца»
…Софисту который силлогизмом доказал ему, что он имеет рога, он ответил, пощупав свой лоб: «А я таки их не нахожу» Таким же образом, когда кто-то утверждал, что движения не существует, он встал и начал ходить. Рассуждавшего о небесных явлениях он спросил: «Давно ли ты спустился с неба?»
… Афиняне просили его принять посвящение в мистерии, уверяя, что посвящённые ведут в Аиде лучшую жизнь. «Смешно,— сказал Диоген,— если Агесилай и Эпаминонд [спартанец и фиванец] будут томиться в грязи, а всякие ничтожные люди из тех, кто посвящён,— обитать на островах блаженных!»
Когда Платон дал определение, имевшее большой успех: «Человек есть животное о двух ногах, лишённое перьев» [Псевдо-Платон.], Диоген ощипал петуха и принёс к нему в школу, объявив: «Вот платоновский человек!» После этого к определению было добавлено: «И с широкими ногтями».
Он говорил, что демагоги — прислужники толпы, а венки - прыщи славы. Среди бела дня он бродил с фонарём в руках, объясняя: «Ищу человека». Однажды он голый стоял под дождём, и окружающие жалели его; случившийся при этом Платон сказал: «Если хотите пожалеть его, отойдите в сторону», имея в виду его тщеславие.
…Торговец снадобьями Лисий спросил его, верит ли он в богов. «Как же не верить,— сказал Диоген,— когда тебя я иначе и назвать не могу как богом обиженным?» Видя, как кто-то совершал обряд очищения, он сказал: «Несчастный! ты не понимаешь, что очищение так же не исправляет жизненные грехи, как и грамматические ошибки». Однажды, увидев, как храмоохранители вели в тюрьму человека, укравшего из храмовой казны какую-то чашу, он сказал: «Вот большие воры ведут мелкого» Тем, кто боялся недобрых снов, он говорил, что они не заботятся о том, что делают днём, а беспокоятся о том, что приходит им в голову ночью.
Однако афиняне его любили: так, например, когда мальчишка разбил его бочку, они его высекли, а Диогену дали новую бочку.
Когда кто-то, завидуя Каллисфену, рассказывал, какую роскошную жизнь делит он с Александром, Диоген заметил: «Вот уж несчастен тот, кто и завтракает и обедает, когда это угодно Александру!»
Часто он объявлял во всеуслышание, что боги даровали людям лёгкую жизнь, а те омрачили её, выдумывая медовые сласти, благовония и тому подобное. По той же причине он сказал человеку, которого обувал его раб: «Ты был бы вполне счастлив, если бы он заодно и нос тебе утирал; отруби же себе руки, тогда так оно и будет».
…Мальчику, жаловавшемуся, что все к нему пристают, он сказал: «А ты не выставляй напоказ все признаки своей похотливости».
Гегесий просил почитать что-нибудь из его сочинений. «Дурак ты, Гегесий,— сказал Диоген,— нарисованным фигам ты предпочитаешь настоящие, а живого урока не замечаешь и требуешь писаных правил».
…Он просил подаяния у статуи; на вопрос, зачем он это делает, он сказал: «Чтобы приучить себя к отказам». Прося у кого-то в другой раз, он сказал: «Если ты подаёшь другим, то подай и мне; если нет, то начни с меня».
…На вопрос, какие звери опаснее всего кусаются, он ответил: «Из диких — сикофант [доносчик], из домашних — льстец». …Вкрадчивую речь он называл медовой удавкой, желудок — харибдой жизни…
Когда Платон рассуждал об идеях и изобретал названия для «стольности» и «чашности», Диоген сказал: «А я вот, Платон, стол и чашу вижу, а стольности и чашности не вижу». А тот: «И понятно: чтобы видеть стол и чашу, у тебя есть глаза, а чтобы видеть стольность и чашность, у тебя нет разума». На вопрос: «Что, по-твоему, представляет собой Диоген?» — Платон ответил: «Это безумствующий Сократ»
На вопрос, в каком возрасте следует жениться, Диоген ответил: «Молодым ещё рано, старым уже поздно». …Человеку, утверждавшему, что жизнь — зло, он возразил: «Не всякая жизнь, а лишь дурная жизнь». На вопрос, почему люди подают милостыню нищим и не подают философам, он сказал: «Потому что они знают: хромыми и слепыми они, быть может, и станут, а вот мудрецами - никогда».
Кто-то удивлялся приношениям в Самофракийской пещере. [Там приносили жертвы люди, спасшиеся от гибели] Их было бы гораздо больше,— сказал Диоген,— если бы их приносили не спасённые, а погибшие».
Однажды он просил подаяния у человека со скверным характером. «Дам, если ты меня убедишь»,— говорил тот. «Если бы я мог тебя убедить,— сказал Диоген,— я убедил бы тебя удавиться»…Люди хвалили человека, который подал ему милостыню. «А меня вы не похвалите за то, что я её заслужил?»— спросил Диоген.
Однажды Александр подошёл к нему и сказал: «Я — великий царь Александр». —«А я,— ответил Диоген,— собака Диоген». И на вопрос, за что его зовут собакой, сказал: «Кто бросит кусок,— тому виляю, кто не бросит — облаиваю, кто злой человек — кусаю».
На вопрос, что дала ему философия, он ответил: «По крайней мере, готовность ко всякому повороту судьбы». На вопрос, откуда он, Диоген сказал: «Я — гражданин мира». Кто-то приносил жертвы, моля у богов сына. «А чтобы сын был хорошим человеком, ради этого вы жертв не приносите?»— спросил Диоген.
…Когда афиняне провозгласили Александра Дионисом, он предложил: «А меня сделайте Сераписом». Тому, кто стыдил его за то, что он бывает в нечистых местах, он сказал: «Солнце тоже заглядывает в навозные ямы, но от этого не оскверняется».
Он шёл в театр, когда всё выходили оттуда навстречу ему. На вопрос, зачем он это делает, он сказал: «Именно так я и стараюсь поступать всю свою жизнь».
0н говорил, что как слуги в рабстве у господ, так дурные люди - рабы своих желаний. У расточителя он просил целую мину; тот спросил, почему он у других выпрашивает обол, а у него целую мину. «Потому, - ответил Диоген, - что у других я надеюсь попросить ещё раз, а доведётся ли ещё попросить у тебя, одним богам ведомо»
…0 влюблённых говорил он, что они мыкают горе себе на радость… На вопрос, является ли смерть злом, он ответил: «Как же может она быть злом, если мы не ощущаем её присутствия?»
…Все дела совершал он при всех: и дела Деметры, и дела Афродиты…
… Он говорил, что само презрение к наслаждению благодаря привычке становится высшим наслаждением. Этому он и учил, это он и показывал собственным примером; поистине, это было «переоценкой ценностей», ибо природа была для него ценнее, чем обычай. Он говорил, что ведет такую жизнь, какую вел Геракл, выше всего ставя свободу. «Я перестал быть рабом с тех пор, как Антисфен освободил меня».
Знатное происхождение, славу и прочее подобное он высмеивал, обзывая всё это прикрасами порока. Единственным истинным государством он считал весь мир. [Отсюда понятие «космополит»: cosmos, мир как politeia, государство] Он говорил, что жёны должны быть общими, и отрицал законный брак: кто какую склонит, тот с тою и сожительствует; поэтому же и сыновья должны быть общими.
Музыкой, геометрией, астрономией и прочими науками Диоген пренебрегал, почитая их бесполезными…
Говорят, что он умер почти девяноста лет отроду. На его могиле поставили столб, а на столбе — собаку из паросского камня. Впоследствии сограждане Диогена тоже почтили его медным изображением, написав так:
Пусть состарится медь под властью времени —всё же
Переживет века слава твоя, Диоген:
Ты нас учил, как жить, довольствуясь тем, что имеешь,
Ты указал нам путь, легче которого нет.