История философии

Аристотель. "Политика", фрагменты

Поскольку всякое государство представляет собой своего рода общение, а всякое общение организуется ради какого-либо блага (ведь любая деятельность имеет в виду предполагаемое благо), то, очевидно, все общения стремятся к тому или иному благу, причем больше других и к высшему из всех благ стремится то общение, которое является наиболее важным из всех и обнимает собой все остальные. Это общение и называется государством или общением политическим.
…Государство принадлежит к тому, что существует по природе, и человек по природе своей есть существо политическое. Человек, нашедший своё завершение [в государстве], - совершеннейшее из живых существ, и, наоборот, человек, живущий вне закона и права, - наихудший из всех.

[О РАБСТВЕ]

…И во всем, что, будучи составлено из нескольких частей, составляет единое целое, сказывается властвующее начало и начало подчиненное. Это общий закон природы, и ему подчинены одушевленные существа. Живое существо состоит прежде всего из души и тела; из них по своей природе одно — начало властвующее, другое — начало подчиненное.
Душа властвует над телом, как господин, а разум над нашими стремлениями — как государственный муж. Отсюда ясно, сколь естественно и полезно для тела быть в подчинении у души, а для подверженной аффектам части души — быть в подчинении у разума. То же самое положение остается в силе и в отношении человека и остальных живых существ. Так, домашние животные по своей природе стоят выше, чем дикие, и для всех домашних животных предпочтительнее находиться в подчинении у человека: так они приобщаются к своему благу. Так же и мужчина по отношению к женщине: первый по своей природе выше, вторая — ниже, и вот первый властвует, вторая находится в подчинении. Тот же самый принцип неминуемо должен господствовать и во всем человечестве.
Все те, кто в такой сильной степени отличается от других людей, в какой душа отличается от тела, а человек от животного (это бывает со всеми, чья деятельность заключается в применении физических сил, и это наилучшее, что они могут дать), те люди по своей природе — рабы; для них лучший удел — быть в подчинении у такой власти. Ведь раб по природе — тот, кто может принадлежать другому и кто причастен к рассудку в такой мере, что способен понимать его приказания, но сам рассудком не обладает. Что же касается остальных живых существ, то они не способны к пониманию приказаний рассудка, но повинуются движению чувств. Впрочем, польза, доставляемая домашними животными, мало чем отличается от пользы, доставляемой рабами: и те, и другие своими физическими силами оказывают помощь в удовлетворении наших насущных потребностей.
…Очевидно, во всяком случае, что одни люди по природе свободны, другие - рабы, и этим последним быть рабами и полезно, и справедливо.
Есть противники рабства даже среди мудрецов: ведь и благородный человек может попасть в плен и стать рабом, а захвативший его господин отличается только большей способностью к насилию. Рабами защитники этого мнения называют только варваров, имея в виду на самом деле именно названное нами рабство по природе. Неизбежно приходится согласиться, что одни люди – повсюду рабы, другие нигде таковыми не бывают.
Но дурное применение власти не приносит пользы ни тому ни другому. Поэтому полезно рабу и господину взаимное дружеское отношение.
Относительно рабов может возникнуть вопрос: мыслима ли у раба вообще какая-либо добродетель помимо его пригодности для работы и прислуживания? Обладает ли раб другими, более высокими добродетелями, как, например, скромность, мужество, справедливость и тому подобные свойства? Ответить «да» и «нет» было бы затруднительно. Если да, то чем они будут отличаться от свободных людей? Если нет, то это было бы странно, так как ведь и рабы — люди и одарены рассудком. Приблизительно то же самое затруднение возникает и при исследовании вопроса о женщине и ребёнке… Во всех этих существах имеются равные части души, только имеются они по-разному. Так, рабу вообще не свойственна способность решать, женщине она свойственна, но лишена действенности, ребенку также свойственна, но находится в неразвитом состоянии. Таким же образом обстоит дело и с нравственными добродетелями: наличие их необходимо предполагать во всех существах, но не одинаковым образом, а в соответствии с назначением каждого. Поэтому начальствующий должен обладать нравственной добродетелью во всей полноте, а каждый из остальных должен обладать ею настолько, насколько это соответствует его доле участия в решении общих задач. Так что, очевидно, существует особая добродетель у всех названных выше, и не одна и та же скромность женщины и мужчины, не одно и то же мужество и справедливость, как полагал Сократ, но одно мужество свойственно начальнику, другое - слуге; так же и с остальными добродетелями.
Мы установили, что раб полезен для повседневных потребностей. Отсюда ясно, что он должен обладать и добродетелью в слабой степени, именно в такой, чтобы его своеволие и вялость не наносили ущерба исполняемым работам. Ясно, что господин должен давать рабу импульс необходимой для него добродетели, но что в обязанность господина вовсе не входит обучать раба этой добродетели. Неправильно утверждают, будто с рабом нечего и разговаривать, будто ему нужно только давать приказания; нет, для рабов больше, чем для детей, нужно назидание.

Так как всякая семья составляет часть государства, а все указанные выше люди являются частями семьи и так как добродетели отдельных частей должны соответствовать добродетелям целого, то необходимо и воспитание детей и женщин поставить в соответствующее отношение к государственному строю.

[КРИТИКА «Государства» ПЛАТОНА и других утопий;
в «Государстве» мнения автора излагались устами Сократа, поэтому Аристотель и спорит с «Сократом»:]

Коренную ошибку проекта Сократа должно усматривать в неправильности его основной предпосылки: лучше всего для государства, чтобы оно по мере возможности представляло собой единство; эту именно предпосылку Сократ ставит в основу своего положения (об общности жён и имущества стражей). Дело в том, что следует требовать относительного, а не абсолютного единства как семьи, так и государства.
Ясно, что государство при постоянно усиливающемся единстве перестанет быть государством. Ведь по своей природе государство представляется неким множеством. Если же оно стремится к единству, то в таком случае из государства образуется семья, а из семьи — отдельный человек: семья отличается большим единством, нежели государство, а один человек — нежели семья… Далее, в состав государства не только входят отдельные многочисленные люди, но они ещё и различаются между собой по своим качествам, ведь элементы, образующие государство, не могут быть одинаковы. Государство — не то же, что военный союз: в военном союзе имеет значение лишь количество членов, хотя бы все они были тождественными по качествам; такой союз напоминает собой весы, в которых перетягивает та чаша, которая нагружена больше…
Таким образом, если бы кто-нибудь и оказался в состоянии осуществить проект Сократа, то все же этого не следовало бы делать, так как он тогда уничтожил бы государство.
…Но в действительности имеющие общих жен и детей уже не будут говорить «Это мое», а каждый из них скажет: «Это наше»; точно так же и собственность все будут считать общей, а не принадлежащей каждому в отдельности. К тому, что составляет предмет владения очень большого числа людей, прилагается наименьшая забота. Люди заботятся всего более о том, что принадлежит лично им; менее заботятся они о том, что является общим, или заботятся в той мере, в какой это касается каждого.
У каждого гражданина будет тысяча сыновей, и они будут считаться сыновьями, и будут сыновьями не каждого в отдельности, но любой в одинаковой степени будет сыном любого, так что все одинаково будут пренебрегать отцами. И подобно тому как небольшая доза сладкого, будучи смешана с большим количеством воды, делает самую примесь неощутимой на вкус, так точно бывает и с взаимной привязанностью, когда она существует только по названию; а при задуманном государственном строе сын об отце, отец о сыне, братья о братьях будут, конечно, заботиться менее всего. Люди ведь всего более заботятся о том и любят, во-первых, то, что им принадлежит, и, во-вторых, то, что им дорого; но ни того ни другого невозможно предположить среди людей, имеющих такое государственное устройство.
…Хотя остальные граждане составляют почти всё население государства, однако относительно их ничего определённого не сказано.
…Было бы нелепо брать пример с животных, думая, что жёны должны заниматься тем же, что и мужья, ведь у животных нет никакого домохозяйства.
…Шатко обосновано у Сократа и устройство должностей. Власть, по его мнению, должна всегда находиться в руках одних и тех же. Однако это служит источником возмущения даже у людей, не обладающих повышенным чувством собственного достоинства, тем более — у людей горячих и воинственных.
Помимо того, отнимая у стражей блаженство, он утверждает, что обязанность законодателя — делать всё государство в целом счастливым. Но невозможно сделать всё государство счастливым, если большинство его частей или хотя бы некоторые не будут наслаждаться счастьем. Ведь понятие счастья не принадлежит к той ж категории, что и понятие чётного числа: сумма может составить четное число при наличии нечетных слагаемых, но относительно счастья так быть не может. И если стражи не счастливы, то кто же тогда счастлив? Ведь не ремесленники же и вся масса занимающихся физическим трудом.
Все рассуждения Сократа остроумны, отличаются тонкостью, новшествами, заставляют задумываться, но, пожалуй, трудно было бы признать, что всё в них совершенно правильно… Конечно, можно строить предположения по своему желанию, но при этом не должно быть ничего заведомо неисполнимого.

…Допустим возможность осуществления имущественного равенства; однако если бы даже кто-нибудь установил умеренную собственность для всех, пользы от этого не было бы никакой, потому что скорее уж следует уравнивать человеческие вожделения, а не собственность. А этого возможно достигнуть лишь в том случае, когда граждане будут надлежащим образом воспитаны посредством законов… Величайшие преступления происходят из-за стремления к избытку, а не к предметам первой необходимости.

[О ЦЕЛИ СУЩЕСТВОВАНИЯ ГОСУДАРСТВА И ОБЩИХ ПРИНЦИПАХ ПРАВЛЕНИЯ]

Государство создаётся не для того только, чтобы жить, но преимущественно для того, чтобы жить счастливо. Равным образом не возникает оно ради заключения союза в целях предотвращения обид с чьей-либо стороны, также не ради взаимного торгового обмена и услуг. Конечно, все эти условия должны быть налицо для существования государства, но даже и при наличии их всех, вместе взятых, ещё не появляется государства… В противном случае и закон оказывается простым договором или, как говорил софист Ликофрон, простой гарантией личных прав; сделать же граждан добрыми и справедливыми он не в силах. Государственное общение существует ради прекрасной деятельности, а не просто для совместного жительства.

Ясно, что только те государственные устройства, которые имеют в виду общую пользу, являются, согласно со строгой справедливостью, правильными; имеющие же в виду только благо правящих - ошибочны и представляют собой отклонения от правильных: они основаны на началах господства, а государство есть общение свободных людей.
Государственное устройство олицетворяется верховной властью в государстве, и верховная власть непременно находится в руках либо одного, либо немногих, либо большинства. И когда один ли человек, или немногие, или большинство правят, руководясь общественной пользой, естественно, такие виды государственного устройства являются правильными, а те, при которых имеются в виду выгоды либо одного лица, либо немногих, либо большинства, являются отклонениями. Ведь нужно признать одно из двух: либо люди, участвующие в государственном общении, не граждане, либо они все должны быть причастны к общей пользе.
Монархическое правление, имеющее в виду общую пользу, мы обыкновенно называем царской властью; власть немногих, но более чем одного — аристократией (или потому, что правят лучшие, или потому, что имеется в виду высшее благо государства); а когда ради общей пользы правит большинство, тогда мы употребляем обозначение, общее для всех видов государственного устройства, — полития. Отклонения от указанных устройств следующие: от царской власти — тирания, от аристократии — олигархия, от политии — демократия. Тирания - монархическая власть, имеющая в виду выгоды одного правителя; олигархия блюдет выгоды состоятельных граждан; демократия — выгоды неимущих; общей же пользы ни одна из них в виду не имеет.

Нелегко при исследовании определить, кому должна принадлежать верховная власть в государстве: народной ли массе, или богатым, или порядочным людям, или одному наилучшему из всех, или тирану. Разве справедливо будет, если бедные, опираясь на то, что они представляют большинство, начнут делить между собой состояние богатых?
Не справедливы и действия, совершённые тираном: ведь он поступает насильственно, опираясь на своё превосходство, как масса — по отношению к богатым. Но может быть, справедливо, чтобы властвовало меньшинство, состоящее из богатых? Однако, если последние начнут поступать таким же образом, т.е. станут расхищать и отнимать имущество у массы, будет ли это справедливо? Очевидно, что такой образ действий низок и несправедлив. Что же, значит, должны властвовать и стоять во главе всего люди порядочные? Но в таком случае все остальные неизбежно утратят политические права, как лишённые чести занимать государственные должности. Не лучше ли, если власть будет сосредоточена в руках одного, самого дельного? Но тогда большинство будет лишено политических прав, а кто-либо, пожалуй, скажет: вообще плохо то, что верховную власть олицетворяет собой не закон, а человек, душа которого подвержена влиянию страстей. Однако если это будет закон, но закон олигархический или демократический, какая от него будет польза при решении упомянутых затруднений?
Об остальных вопросах речь будет в другом месте. А то положение, что предпочтительнее, чтобы верховная власть находилась в руках большинства, нежели меньшинства, хотя бы состоящего из наилучших, может считаться удовлетворительным решением вопроса и заключает в себе, пожалуй, даже и истину. Ведь может оказаться, что большинство, из которого каждый сам по себе и не является дельным, объединившись, окажется лучше тех, не порознь, но в своей совокупности, подобно тому как обеды в складчину бывают лучше обедов, устроенных на средства одного человека. Ведь так как большинство включает в себя много людей, то, возможно, в каждом из них, взятом в отдельности, и заключается известная доля добродетели и рассудительности; а когда эти люди объединяются, то из многих получается как бы один человек, у которого много и рук, много и ног, много и восприятий, так же обстоит и с характером, и с пониманием. Вот почему большинство лучше судит о музыкальных и поэтических произведениях: одни судят об одной стороне, другие — о другой, а все вместе судят о целом.
Вот таким путем и можно было бы разрешить указанное ранее затруднение, а также и следующее: над чем, собственно, должна иметь верховную власть масса свободнорожденных граждан, т.е. все те, кто и богатством не обладает, и не отличается ни одной выдающейся добродетелью? Допускать таких к занятию высших должностей не безопасно: не обладая чувством справедливости и рассудительностью, они могут поступать то несправедливо, то ошибочно. С другой стороны, опасно и устранять их от участия во власти: когда в государстве много людей лишено политических прав, когда в нём много бедняков, такое государство неизбежно бывает переполнено враждебно настроенными людьми. Остается одно: предоставить им участвовать в совещательной и судебной власти. Поэтому и Солон, и некоторые другие законодатели предоставляют им право принимать участие в выборе должностных лиц и в принятии отчёта об их деятельности, но самих к занятию должностей не допускают.
Эта организация государственного строя представляет затруднение прежде всего потому, что, казалось бы, правильно судить об успешности лечения может только тот, кто сам занимался врачебным искусством и вылечил больного от имевшейся у него болезни, т.е. врач. То же самое — и относительно остальных искусств и всякого рода деятельности, основанной на опыте. И как врачу должно давать отчет врачам, так и остальным должно давать отчёт людям одинаковой с ними профессии. Пожалуй, такой же порядок может быть установлен и при всякого рода выборах. Но сделать правильный выбор могут только знатоки, например, люди, сведущие в землемерном искусстве, могут правильно выбрать землемера, люди, сведущие в кораблевождении, — кормчего. С этой точки зрения невозможно было бы предоставлять народной массе решающий голос ни при выборах должностных лиц, ни когда принимается отчёт об их деятельности.
Однако, если народная масса не лишена всецело достоинств, свойственных свободнорожденному человеку, то каждый в отдельности взятый будет худшим судьей, а все вместе будут, во всяком случае, не худшими судьями. В некоторых случаях не один только мастер является единственным и наилучшим судьёй, именно там, где дело понимают и люди, не владеющие искусством; например, дом знает не только тот, кто его построил, но о нём ещё лучше будет судить тот, кто им пользуется; точно так же руль лучше знает кормчий, чем мастер, сделавший руль, и о пиршестве гость будет судить правильнее, нежели повар.

[О ДЕМОКРАТИИ И ОЛИГАРХИИ]

Демократией следует считать такой строй, когда свободнорожденные и неимущие, составляя большинство, имеют верховную власть в своих руках, а олигархией – такой строй, при котором власть находится в руках людей богатых и благородного происхождения и образующих меньшинство.

Характерным отличием так называемого первого вида демократии служит равенство. Равенство же, гласит основной закон этой демократии, состоит в том, что ни неимущие, ни состоятельные не имеют ни в чем каких-либо преимуществ; верховная власть не сосредоточена в руках тех или других, но те и другие равны. Если, как полагают некоторые, свобода и равенство являются важнейшими признаками демократии, то это нашло бы свое осуществление главным образом в том, чтобы все непременно принимали участие в государственном управлении. А так как народ представляет в демократии большинство, постановления же большинства имеют решающее значение, то такого рода государственный строй и является демократическим. Итак, вот один вид демократии.
Другой ее вид — тот, при котором занятие должностей обусловлено, хотя бы и невысоким, имущественным цензом. Обладающий им должен получить доступ к занятию должностей, потерявший ценз лишается этого права. …При пятом виде демократии все остальные условия те же, но верховная власть принадлежит не закону, а простому народу. Это бывает в том случае, когда решающее значение будут иметь постановления народного собрания, а не закон. Достигается это через посредство демагогов. В тех демократических государствах, где решающее значение имеет закон, демагогам нет места, там на первом месте стоят лучшие граждане; но там, где верховная власть основана не на законах, появляются демагоги. Народ становится тогда единодержавным, как единица, составленная из многих: верховная власть принадлежит многим, не каждому в отдельности, но всем вместе. В этом случае простой народ, являясь монархом, стремится и управлять по-монаршему и становится деспотом (почему и льстецы у него в почете), и этот демократический строй больше всего напоминает тиранию; поэтому и характер у них один и тот же: и крайняя демократия, и тирания поступают деспотически с лучшими гражданами. Да и демагоги и льстецы в сущности одно и то же или во всяком случае схожи друг с другом; и те и другие имеют огромную силу — льстецы у тиранов, демагоги у описанной нами демократии…И выходит так, что демагоги становятся могущественными вследствие сосредоточения верховной власти в руках народа, а они властвуют над его мнениями, так как народная масса находится у них в послушании. По-видимому, такого рода демократии можно сделать вполне основательный упрёк, что она не представляет собой государственного устройства: там, где отсутствует власть закона, нет и государственного устройства. Закон должен властвовать над всем; должностным же лицам и народному собранию следует предоставить обсуждение частных вопросов.

Отличительный признак первого вида олигархии состоит в следующем: занятие должностей обусловлено необходимостью иметь столь значительный имущественный ценз, что неимущие, хотя они представляют большинство, не допускаются к должностям. Другой вид олигархии — тот, когда доступ к должностям также обусловлен высоким имущественным цензом и когда люди, имеющие его, пополняют недостающих должностных лиц путём кооптации [согласованным между коллегами назначением]. При третьем виде олигархии сын вступает в должность вместо отца. Четвёртый вид — когда имеется налицо только что указанное условие и когда властвует не закон, а должностные лица; этот вид в олигархическом строе — то же, что в монархическом тирания, а в демократическом — то, что мы назвали крайним его видом. Такого рода олигархию называют династией.
Вот сколько видов олигархии и демократии. Не следует забывать, что во многих местах государственное устройство в силу тамошних законов не демократическое, но является таковым в силу господствующих обычаев и всего уклада жизни; точно так же в других государствах бывает обратное явление: по законам строй скорее демократический, а по укладу жизни и господствующим обычаям скорее олигархический.

…Аристократией по справедливости можно назвать только тот вид государственного устройства, когда управляют мужи, безусловно наилучшие с точки зрения добродетели. Здесь избрание на должности обуславливается не только богатством, но и высокими нравственными качествами…Люди, имеющие больший имущественный достаток, чаще всего бывают и более образованными, и более благородного происхождения.

…Говоря попросту, полития является как бы смешением олигархии и демократии, состоятельных и неимущих, богатых и свободных… Это возможно, например, при среднем имущественном цензе, необходимом для участия в народном собрании, при избрании на должности (принцип олигархии), а не замещении их по жребию (принцип демократиии), но без всякого ценза и т.д.

…В каждом государстве есть три части: очень состоятельные, крайне неимущие и третьи, стоящие посередине между теми и другими....Ясно, что наилучшее государственное общение – то, которое достигается посредством средних, и те государства имеют хороший строй, где средние представлены в большем количестве, где они – в лучшем случае – сильнее обеих крайностей или по крайней мере каждой из них в отдельности. Соединившись с той или другой крайностью, они обеспечивают равновесие и препятствуют перевесу противников. Такое устройство – наиболее устойчивое.

[О СПОСОБАХ СОХРАНЕНИЯ СУЩЕСТВУЮЩЕГО СТРОЯ]

Сохранение царского строя обеспечивается вводимыми ограничениями. Чем меньше полномочий будет иметь царская власть, тем дольше она останется в неприкосновенном виде: в таком случае сами цари становятся менее деспотичными, приближаются по образу мысли к своим подданным и в меньшей мере возбуждают в этих последних зависть.

…Тирания сохраняется двумя прямо противоположными способами. Один из них – традиционный, и им руководствуется большинство тиранов. Говорят, что он установлен был Периандром Коринфским и состоит, например в том, чтобы «подрезывать» всех в чём-либо выдающихся людей, убирать прочь с дороги всех отличающихся свободным образом мысли, не дозволять сисситий (общих трапез) и товариществ, вообще остерегаться всего того, откуда возникает уверенность в себе и взаимное доверие. Далее, нужно, чтобы все люди постоянно были на виду, тогда им очень трудно будет скрывать, чем они занимаются. Чтобы не оставалось тайной ничто из того, о чём говорит или чем занимается каждый из подданных, нужно держать соглядатаев. Следует возбуждать среди сограждан взаимную вражду и сталкивать друзей с друзьями, простой народ со знатными, богатых с людьми из их же среды. В виды тирана входит также разорят своих подданных, чтобы, с одной стороны, иметь возможность содержать свою охрану и чтобы, с другой стороны, подданные, занятые ежедневными заботами, не имели досуга составлять против него заговоры. Тиран склонен также вести войны, чтобы подданные не имели свободного времени и постоянно нуждались в предводителе… Не сочувствовать ничему возвышенному, ничему свободному – свойство тирании…Лишить людей политической энергии – одна из целей тирана.

Другой способ — заботиться о мерах, почти противоположных вышеуказанным. Спасительное средство для тирании — делать ее похожей на царскую власть, заботясь при этом только об одном: удержать в своих руках силу, чтобы властвовать над людьми. Упустив из своих рук силу, тиран потеряет тираническую власть. Но последняя должна оставаться, так сказать, в основе всего, а во всем прочем он должен исполнять или казаться хорошо исполняющим роль царя. Прежде всего ему следует заботиться об общественном достоянии, избегать тратить деньги на такие награды, которые возбуждают в народной массе чувство недовольства, когда то, что получается от ее работы и жалкого труда, щедро раздается гетерам, иноземцам, искусникам; давать отчет в приходах и расходах — поступая таким образом, тиран будет казаться скорее не тираном, а домоправителем; при этом нечего беспокоиться о том, что у него может не оказаться денег, ведь верховная власть в государстве в его руках. Затем, тирану следует поступать так, чтобы было ясно, что подати и денежные взносы взимаются для поддержания государственного хозяйства и на тот случай, если придется употреблять их на военные нужды; да и вообще он должен являть собой охранителя и казначея их как сумм общественных, а не как сумм частных. Ему следует держать себя не надменно, но величественно, вообще так, чтобы встречные не боялись его, а, скорее, уважали. Достигнуть же этого нелегко, если он внушает к себе презрение. Вот почему тирану следует, если даже он не печется об остальных добродетелях, заботиться все же о воинской доблести и вселять в своих подданных по крайней мере такое представление о нем. Не только сам тиран, но и никто из его приближенных не должен позволять себе наглых поступков в отношении кого-либо из подданных, не посягать ни на юношей, ни на девушек. И близкие к нему женщины должны таким же образом вести себя по отношению к остальным женщинам, так как из-за женской наглости многие тирании пришли к погибели.
По части физических наслаждений нужно поступать не так, как поступают теперь некоторые из тиранов, которые не только предаются им с самого утра, причем по нескольку дней подряд, но стремятся делать это напоказ перед другими, чтобы на них смотрели с изумлением, как на людей счастливых и блаженных. Нет, тиран должен быть особенно умеренным во всем этом или же в крайнем случае избегать делать это напоказ перед другими; ведь легко подвергается покушению и презрению не трезвый, а пьяный, не бодрствующий, а спящий.
Он должен устраивать и украшать государство не как тиран, а как опекун. Помимо этого следует постоянно показывать особенное рвение ко всему касающемуся религиозного культа: если подданные считают правителя человеком богобоязненным, усердным в делах культа, они менее будут опасаться потерпеть от него что-либо беззаконное и реже станут злоумышлять против него, так как он имеет союзниками богов. Однако при этом тиран не должен доходить до проявления глупости. Людей, отличающихся в чем-либо, тиран должен окружить таким почетом, чтобы им и в голову не приходило, будто они могут получить больший почет от свободных граждан. И уделять эти почести должен сам тиран, а наложение кары поручать другим должностным лицам и суду.
Общим средством для сохранения всякого рода единодержавной власти служит следующее: никого в отдельности взятого не возвеличивать, а если уж приходится делать это, то возвышать нескольких лиц, потому что они будут следить друг за другом; если же все-таки придется возвеличить кого-нибудь одного, то уж во всяком случае не человека с отважным характером (ведь такой человек скорее всего способен на самые отчаянные предприятия). Если монарх решит лишить значения того или иного человека, то делать это нужно постепенно и не сразу отнимать у него всю власть.
Так как государство состоит из двух частей — неимущих и состоятельных, то следует внушать тем и другим, что их благополучие опирается на власть тирана, и стараться, чтобы одни ни в чем не терпели обиды от других. А тех из них, кто окажется сильнее, тирану следует заинтересовать в поддержании его власти, привлечения одной из частей на сторону власти достаточно, чтобы она стала сильнее тех, кто на нее покушается; знатных надо привлекать на свою сторону своим обхождением, а народом руководить при помощи демагогических приемов.

Было бы излишним подробно говорить обо всем этом. Цель ясна: он в глазах своих подданных должен быть не тираном, а домоправителем и царем, не грабителем, а опекуном; он должен вести скромный образ жизни. Неизбежным следствием этого является не только то, что правление тирана будет прекрасным и завидным благодаря тому, что он будет властвовать над лучшими, а не над принижаемыми, что он не будет никогда возбуждать ненависть и вселять страх, но и то, что власть станет долговечнее и, наконец, и сам тиран в своем нравственном облике предстанет человеком либо безусловно склонным к добродетели, либо стоящим на полдороге к ней, человеком не негодным, а негодным только наполовину.

И всё же олигархия и тирания — более кратковременные виды государственного строя.

Но самое главное при всяком государственном строе – это посредством законов и остального распорядка устроить дело так, чтобы должностным лицам невозможно было наживаться.

…Но самое важное из всех указанных нами способствующих сохранению государственного строя средств, которым ныне все пренебрегают, - это воспитание в духе соответствующего государственного строя. Никакой пользы не принесут самые полезные законы, единогласно одобренные всеми причастными к управлению государством, если граждане не будут приучены к государственному порядку и в духе его воспитаны.